– Запишите номер моего мобильного и скажите Хатуновой: ее беспокоит господин Сергеев, меня к ней направил Борис Вахметов.

Полина перезвонила через пять минут.

– Что тебе надо?

Он вкратце пересказал, что с ним случилось, и потребовал:

– Устрой мне перевод в хорошую клинику, иначе твой муж узнает, что на самом деле случилось в Новый год в том туалете.

– Ты этого не сделаешь! – воскликнула Хатунова.

– Считаешь? – усмехнулся давнишний приятель.

– Ты сам тогда там находился, – отрезала Полина, – живешь под чужим именем. Откроешь рот, я про тебя правду расскажу.

– Мне терять нечего, – возразил шантажист, – много воды утекло, срок давности прошел, за маршрутку меня не привлекут, и доказательств моей причастности к взрыву у тебя нет. А вот у меня есть фотографии.

– Какие? – испуганно перебила Полина. – О чем ты говоришь?

Вымогатель ухмыльнулся.

– Помнишь наше самое первое собрание в пещере? Твоя Люся увлекалась фотографией, она нас нащелкала, а потом всем снимки раздала. Небось и у тебя такой есть: мы сидим под лозунгом «Свобода или смерть». Для полиции эти кадры интереса не представляют, а вот Григорию Алексеевичу история понравится, увлекательно послушать, как любимая жена тебе в голову стреляла, и это была вторая попытка покушения на его жизнь. В первый раз бомба взорвалась раньше времени.

– Приеду вечером, – мигом заявила Хатунова, – говори куда.

Полина прикатила в районе одиннадцати, благо в той больнице никто за порядком не следил. Большинство больных уже отошло ко сну. Песков-Сергеев и Хатунова вышли на лестничную клетку и обо всем договорились. Хатунова обязалась перевести старого приятеля в хорошую больницу, обеспечить его пусть крохотной, но собственной жилплощадью и устроить на работу со стабильным окладом. Взамен Полина получит фотографию и обещание Кокозаса-Сергея навсегда забыть про организацию «Свобода или смерть».

– И она вам поверила? – с сомнением спросил Платонов.

– Я дал честное слово, – торжественно заявил Песков.

Я отвернулась к окну. Некоторые люди, планируя преступление, тратят много сил, времени и денег, заботясь о том, чтобы их не поймали. Они тщательно готовятся к акции, взвешивают все «за» и «против», учитывают микроскопические риски и… быстро попадаются. А бывает и как у Хатуновой с приятелями. У них не было четкого плана действий, руководителем выбрали взбалмошного истерика, непорядочного Боба, польстившегося на квартиру, бомба взорвалась в маршрутке, и милиция плотно занялась делом, но… Песков, Соева и Хатунова не попали в поле зрения органов. Им фантастически повезло. А история с подменой паспорта? Серьезные организации, отправляя агентов работать под прикрытием, досконально разрабатывают для них легенды, скрупулезно делают документы, и… шпиона сразу разоблачают. А как получилось у Пескова? Сбегал домой, положил свой паспорт в карман замерзшего алкоголика и стал Кокозасом Ивановичем. И никто не усомнился в личности господина Сергеева. Ну как это может быть? Опиши я подобную ситуацию в рукописи, и мой редактор, красавица и умница Оля Рубис, тут же заявит:

– Виола, ваша новая книга замечательна, но вот история превращения врача в его соседа по коммуналке совершенно не похожа на правду.

А теперь я слышу про честное слово, которое шантажист дал Хатуновой, и она ему поверила! Хотя снимки ей отдали, это их Полина спрятала в секретном отделении своего стола. Вот вам еще одна глупость. Такие свидетельства надо уничтожать, хранить их нельзя!

– Не знаю, как Полина все устроила, – вещал дальше Песков, – но, когда меня в хорошей клинике поставили на ноги, я перебрался в эту однушку. Работу Поля мне предложила в своей гимназии, сказала, что больше никуда устроить не может. Настоящий Кокозас был меня старше, пенсионера никто брать в штат не хочет, а в школе она единоличная хозяйка. Единственная засада: в гимназии нужен был учитель физики, я с этим предметом не знаком, но накупил пособий и справился.

Глава 35

– А потом в школе появилась Соева, – сказал Платонов. – Вы с ней не пересекались после гибели Вахметова?

– Да, – подтвердил собеседник, – Вера исчезла, я о ней забыл. Когда я начал работать в гимназии, мы с Хатуновой дружеские отношения поддерживать не стали, общались исключительно на «вы» и по деловым вопросам, и вдруг она мне эсэмэс прислала: «Приходи в кафе «Кряква». Я удивился, но приехал, Полина уже сидела за столиком, очень нервничала, не поздоровалась, сразу сказала:

– В гимназии будет работать библиотекарем Вера Соева.

Я не сдержался.

– Зачем ты ее берешь?

Поля пожала плечами.

– У Верки в жизни полный швах, муж умер, накопленные деньги все потратила, нигде не работает, она мне позвонила, начала плакать: «Полечка, я с голоду умру, возьми хоть полы мыть». Мы с ней договорились о встрече в моем кабинете. Вера приехала в восемь вечера, гимназия была пуста. У Соевой при себе оказались фото, такие же, какими ты меня шантажировал.

Я ее перебил.

– Поля, прости, не хотел ничего дурного тебе сделать, никогда бы снимки Григорию не отдал, от отчаянья тогда подло себя повел, думал, умру в той мерзкой больнице.

Она меня за руку взяла.

– Знаю, нас те страшные дни навсегда связали, но теперь мы взрослые, умные, не будем глупости совершать. Я достигла благополучия, вы с Верой нет, тебе я помогла и ей руку протяну. Мы с ней снимки посмотрели, всплакнули, потом она мне их отдала со словами: «Не очень хорошо себя чувствую, сердце щемит, вдруг умру в одночасье, не хочу, чтобы посторонние это разглядывали». Я фотографии в тайник положила, сказала: стол из моей детской, ты его помнишь, знаешь, как секретное отделение открывается, я его привезла в кабинет, потому что Григория он раздражал, а для меня стол родной, его мне папа на заказ делал. Все под Богом ходим. Вдруг я под машину попаду? Забери в случае моей смерти папку. Сначала я хотела ее в банковскую ячейку спрятать, а потом сообразила: если скончаюсь, тебя в хранилище не пустят, туда только наследники могут войти. Не хочу, чтобы Гриша снимки увидел. Он, конечно, ничего не поймет, про нашу группу муж понятия не имеет, но я все равно не хочу. Точка. А сжечь снимки не могу. Наверное, ты думаешь, что я дура?

Вера всхлипнула.

– Нет, Поля. Сама сто раз собиралась в клочки их порвать, но рука не поднимается. Там же Алена Вербицкая, Миша Катуков, Андрюша Горелов, Борис, их давно в живых нет, но на фото они с нами. Мне кажется, если уничтожу карточки, я ребят окончательно убью. Вот, видишь, фантики от жвачки «Love is». Вахметов ее постоянно покупал, вкладыши бросал, а я их подбирала, прятала и по ночам мечтала, как Боб мне в любви признается. Поля, я не могу фантики выкинуть. Я Бориса обожала, теперь понимаю, что он нехороший человек был, но воспоминания у меня о моем чувстве к нему самые нежные и светлые. Пусть фантики вместе со снимками лежат. Похоже, мы с тобой две идиотки, но мы такие, и ничего с этим не поделать.

У Платонова зазвонил телефон, Андрей, не глядя на экран, сбросил вызов, а хозяин квартиры продолжал:

– Вахметов постоянно со жвачкой ходил, ему нравился сорт «Love is», сладкая до приторности фигня. К каждой прилагалась идиотская картинка с не менее дурацким высказыванием на тему любви. Ну, например: «Любовь это неземное счастье». Боб разворачивал очередную подушечку и, если рядом не было урны, совал фантик Соевой, та в отличие от помойки всегда находилась рядом. Отдаст наш революционер фантик Верке и буркнет:

– День куда-нибудь.

А Соева, оказывается, его не выбрасывала, разглаживала, прятала и думала, что Боб таким образом ей в любви признается. Хранила барахло полжизни! Слов просто нет! Вот только Полине, когда она гору фантиков увидела, Соеву так жалко стало, что она зарыдала. Бабы, конечно, истерички. Уж простите, Виола, к вам мои слова не относятся. Фотографии следовало выбросить! Сжечь!

– Но вы тоже не уничтожили снимки, – не выдержала я, – шантажировали ими Полину.